Юрий Нечипоренко: Шелкопряд танцует и поет, а нить идет!

Автор
Николай Караев

Юрий Нечипоренко – физик и лирик в одном лице.
ФОТО: Пеэтер Ланговитс

В Русский театр уже второй год в июне приезжают детские писатели из России, чтобы пообщаться с юными зрителями, почитать им рассказы и стихи.

В этом году во «Встречах с детскими писателями» принял участие и Юрий Нечипоренко, человек весьма разносторонний: биофизик, критик, художник, культуролог, исследователь творчества Гоголя, Ломоносова, Гайто Газданова, создатель теории эманативного форматизма – и детский писатель, чья книжка «Смеяться и свистеть» вышла в прошлом году в издательстве «Жук».

И наука, и любовь – никак иначе

– Вы – доктор физматнаук, то есть, по идее, физик, а не лирик, технарь, а не гуманитарий. С другой стороны, вы и лирик тоже. Правда ли, что технари и гуманитарии – это два разных мира?

– Я думаю, это миф. Изначально сознание человека было целостным, и только когда оно начало расщепляться, мы превратились в специалистов узкого профиля, а, как говорил Козьма Прутков, односторонний специалист флюсу подобен... Я поэтому на физфаке МГУ руковожу Литературно-художественной студией – физиков нужно немножко лечить, чтоб они не превращались в сухарей. Десять лет назад наши ребята поставили спектакль «Два пути». Сюжет простой: бес насылает на студента проклятие выбора: любовь или наука? На помощь студенту приходит Архимед – и показывает, что на каждом из этих путей его ждет несчастье: он потеряет все, если станет или только физиком, или только лириком. Прожить счастливую жизнь можно, лишь соединив любовь и науку. Это сложно, но важно решать сложные задачи, а не простые, иначе упростишься.

– Как получилось, что вы из физиков подались в лирики?

– Будучи по образованию физиком, я в какой-то момент почувствовал, что меня переезжает асфальтовый каток, сознание форматируется. Я этого не выдержал, стал читать классиков, западную литературу, а потом начал писать – и в итоге научился переходить из одного состояния в другое. Я равняюсь на Михаила Васильевича Ломоносова, который и первый ученый, и первый поэт России. Самый критический момент был в 1990-х, когда в науке зарабатывать было невозможно, и я стал писать рецензии в журнал «Огонек». Вернувшись в науку, я с удивлением обнаружил, что могу работать на хорошем уровне. Ученый похож на гусеницу тутового шелкопряда. Нить, которая из него идет, от него уже не зависит: если пошла, то пошла. Одновременно эта гусеница может петь, танцевать, веселиться... А нить идет.

– Чем именно вы занимаетесь?

– Статистической термодинамикой нуклеиновых кислот. Описываю поведение ДНК математическими моделями. Я физик-теоретик, и это мне, наверное, помогает: я всегда описываю мир – формулами или словами...

– Но это ведь разные вещи: в науке есть четкие критерии, а писатель, как считается, зависит от вдохновения.

– Пушкин умел управлять вдохновением, и мы вслед за ним пытаемся как-то «ловить» эти состояния. Ну а наукой можно заниматься всегда. Голова решает параллельно три-четыре задачи, я о них думаю независимо от времени суток. Литература куда сложнее. Юрий Олеша призывал: «Ни дня без строчки», – но так получается не всегда, для этого нужно время. Я постепенно научился совмещать два занятия: с утра пишу, потом занимаюсь наукой. Это совмещение стало нормой сознания.

– Как получилось, что вы стали детским писателем? Круг ваших интересов от детской литературы далек: Гоголь, Газданов...

– Я никогда не думал, что буду детским писателем. В состоянии отчаяния, когда жизнь прижала меня к стенке и нужно было искать выход из тупика, я под впечатлением от книги Саши Соколова написал повесть о детстве «Мой отец – начальник связи». И меня прописали по ведомству детской литературы. Как потом выяснилось, многие писатели оказались «детскими» в схожих обстоятельствах. Эта песочница – сообщество детских писателей – гораздо приятнее, чем песочница писателей «взрослых». Я готов не претендовать ни на какие высокие звания, лишь бы сохранить круг друзей и полноценную и интересную жизнь. Общение с детьми очищает. Во взрослой литературе слишком много претензий и апломба. Впрочем, я надеюсь, что настоящая литература годится и для взрослых, и для детей. У нас проект «Для тех, кому за десять», и это двухадресная литература: в идеале то, что ты пишешь, годится и ребенку, и взрослому. Саша Дорофеев и Ксюша Драгунская пишут именно так.

Мужицкое лицо науки

– Кажется, роль детской литературы в последнее время уменьшилась...

– Я, наоборот, думаю, что детская литература переживает ренессанс. Советские детские писатели приняли на себя большую социальную задачу – воспитывать. Эта задача их придавила, и мало кто смог выйти из-под пресса: Юрий Коваль, Владислав Крапивин... Уровень детских книг усреднился, ярких вещей было мало. Если не считать Носова, наши дети до сих пор ориентированы на западные образцы вроде книги о Карлсоне. А сейчас много интересных писателей, в том числе молодых. Мы пытаемся сказать свое слово. Мы – авангард, нас и критики так называют. Мне это нравится, тут появляются связи с тем же Газдановым. Я хочу, чтобы детская литература была литературой по большому счету. Она должна быть написана таким языком, чтобы ее интересно было читать и взрослым.

– Ксения Драгунская как-то сказала, что «важно пытаться сформировать у ребенка какое-то неконфликтное отношение к миру». Вы с этим согласны?

– У нас в России сейчас происходят дикие вещи. Один человек сделал другому замечание по поводу парковки машины, а кончилось все двумя трупами... Россия развивалась экстенсивно, расширялась, на протяжении веков наши границы раздвигались, а сейчас надо сужаться, уживаться друг с другом, и это очень непросто. У нас в обществе много агрессии. Отсюда – и замечания, и реакция «не учите меня жить». Многие люди старшего поколения привыкли к советской системе, когда можно было учить жить безнаказанно. Следующее поколение этого терпеть не может, у него психопатическая реакция на замечания. Так что я согласен с Ксенией: бесконфликтность необходима. Когда Толстой-Американец распространил о Пушкине слух, что того высекли, поэт хотел повеситься, застрелиться, вызвать Толстого-Американца на дуэль, а Чаадаев сказал ему: не принимай близко к сердцу, тебя не касается то, что говорят другие люди. Мы не должны отвечать за чьи-то дурные слова. Мы в ответе за мусор, который оставляем сами.

– Вы написали книгу о Ломоносове. Что нового можно сказать об этом человеке сегодня? Мы в свое время черпали знания о его жизни из советского телесериала...

– Это был прекрасный сериал, но очень мифологизированный. Скажем, встреча Баха и Ломоносова – это выдумка... Ломоносов – фигура невероятно актуальная. Мы живем в эпоху неофеодализма, нами властвуют корпорации, многое зависит от патрона. Ломоносов умел находить покровителей – сначала Воронцова, потом Шувалова. Ломоносов овладел полутора десятками профессий: ставил химические опыты, изготавливал цветное стекло, пытался свои поделки продавать, – и это тоже актуально, люди переходят из профессии в профессию. Характер у Ломоносова был тяжелый, он не терпел несогласных, но его можно понять: в России ведь не было научного образа мысли, он его создавал. Я думаю, очень важно прочесть то сообщение, которое оставил нам Ломоносов. Он предвосхитил советское развитие науки: гений из народа свернул горы! Благодаря ему у русской науки есть такое «мужицкое» лицо. Я, когда учился на физфаке, удивлялся тому, что гимн физиков – «Дубинушка». Мы науку тащим, как баржу, но это и есть мужицкий подход. В Англии наукой занимались лорды в свободное время, а у нас дворяне ею заниматься не хотели – и понадобился Ломоносов.

– СССР, увы, тоже не был научной утопией...

– Да, в советское время в науке было слишком много лишних людей, они получали образование, но их мозги в целом оставались девственными. Вот академик Сахаров: сначала придумал бомбу, а потом призвал строить капитализм. Тут и безответственность, и инфантилизм. Зато человек хорошо «считал» свою бомбу. Так часто бывает: мы сверхкомпетентны в одной области – и нам кажется, что мы точно так же знаем всё о политике. Мои политические взгляды не должны проникать ни в мою детскую литературу, ни в мою научную деятельность. Я не считаю себя зрелым для политических высказываний.

Против профанической информации

– Вы руководите двумя сетевыми изданиями – «Русская жизнь» и «Электронные пампасы». Говорят, литература в Интернете – особое явление: там может опубликоваться кто угодно, а значит, абсолютная эстетическая шкала исчезает. Вы согласны?

– Нет. Я пришел в Интернет из «бумаги» и привел в Сеть больше сотни человек, в которых я уверен. Как сказал мой друг Олег Бартунов, один из основателей Рамблера: «В Интернет хлынули казино и порнография, а вы пытаетесь его окультурить...» Мы стараемся публиковать то, за что нам не стыдно, чтобы имелись образцы... В Интернете большая часть материалов крайне беспомощна. Прекраснодушные люди, живущие частью в провинции, частью в столицах, пытаются сказать что-то банальное. Болезненный процесс трансформации общества вызывает типические реакции. Когда ко мне студенты обращаются с текстами, я им часто говорю: в этой вещи нет твоего лица, это за тебя мог сказать любой. Как говорил биолог Тимофеев-Ресовский: «Не надо делать работу, которую за тебя сделает немец». Если хочешь реализоваться как творческая личность, не надо делать простую работу, которую за тебя сделает кто угодно. А нам хочется отдыхать и делать простую работу – так уж мы устроены. Если ты обратил внимание на какую-то тему – напиши небанально. Необязательно ломать стереотипы, но выскажи мысль, которую думают многие, хорошим языком! В общем, я не думаю, что Интернет порождает какую-то особенную литературу. Были писатели, которых вроде бы находили в Интернете, но потом их судьба была незавидна. Настоящие писатели вызревают долго и проявляются в иных средах. Если человек сидит в глухой провинции, Интернет может ему помочь, но все равно сработает система экспертных оценок.

– Вы придумали концепцию со страшным названием «эманативный форматизм». Что это такое?

– Есть средства массовой информации, рассчитанной на всех и не адресованной лично никому. Это профаническая информация. Я подумал, что должна быть и другая информация – индивидуальная, сокровенная, сакральная. Она передается по родовым каналам, это то, что вы запомнили как родительское или дружеское наставление – в высоком смысле слова. Я предположил, что подобная информация с древности была известна как эманация – истечение некоей божественной сущности. Есть эманативная картина мира, где все происходит по-другому: не через акт творения – нас кто-то сотворил и отпустил на волю, – а через «пере-творение» в каждый миг. Это как запись диска: идет постоянная эманация, своеобразное форматирование сознания. Насколько твои мысли – это действительно твои мысли? Может быть, кто-то или что-то – Бог, язык, какие-то сущности – вкладывает их тебе в голову? Получается, что есть два полюса – профанический и сокровенный. А когда появились социальные сети, я понял, что между полюсами есть опушка: в Фэйсбуке друзья прислушиваются к твоему мнению, и ты для них – источник информации. Это группа экспертов, посредством которой ты просеиваешь профаническую информацию. Каждый человек в итоге работает с сетью субъектов, заинтересованных в трансляции неких месседжей. Это важно осознавать, чтобы не стать жертвой общества потребления, когда ты – объект управления: тебе в голову вкладывают выбор, и ты считаешь, что думаешь, а на самом деле думают тобой.

Справка «ДД»:

Юрий Дмитриевич Нечипоренко родился 4 мая 1956 года в Луганской области. Окончил физический факультет МГУ. Защитил диссертацию по специальности «молекулярная биофизика» на тему «Кооперативные эффекты при связывании белков с ДНК». Автор более семидесяти научных работ в области молекулярной биофизики и физики ДНК.

Работал литературным редактором в издательском доме «Веселые картинки». С начала 2000-х годов – главный редактор интернет-обозрения «Русская жизнь» и детского журнала «Электронные пампасы».

Первые литературные публикации состоялись в 1988 году в журналах «Советский школьник» и «Детская литература». К настоящему времени Юрий Нечипоренко опубликовал более сотни рассказов, пять книг, три повести, роман, более 300 статей в области художественной критики. Основатель и председатель общества друзей Газданова