Невидимая кошка и царская свинья

Перевод - ремесло смиренное.
Н.Л.Трауберг

Трауберг Н. Невидимая кошка. Сборник статей. "Летний сад", Москва, СПб., 304 с., 2006.

Наталья Леонидовна Трауберг известна не только как блистательный переводчик Честертона, Вудхауза и прочих славных англичан, как автор предисловий к прекрасным книгам, но и как яркий полемист. Каждый хороший писатель создает целый мир, и задача переводчика - воссоздать этот мир во всем его объеме, яркости и тонкости. Если переводчик не чувствует напряжения между полюсами этого мира - религиозными ли, сословными или этическими, - то мир автора теряет объем. Полнокровный роман может превратиться тогда в сухой фельетон.

В каждой книге незримо присутствует мера условности, дающая ей жизнь. Присутствует как дух, как эманация замысла - как дрожжи в тесте, из которого испечен хороший пирог. Эту меру может передать только тот человек, кто сам безукоризненно владеет ею. Воссоздать условность ровно в той рецептуре и том диапазоне, который соответствует вкусу "художественной кухни" родного языка - непростая задача. "Мера за меру" - соблюдение этого принципа в переводе требует от переводчика свободной ориентации в картинах мира, которую строят разные языки. Каково же человеку, если один из этих миров - "западный", а другой - "русский"?

Наталья Леонидовна имеет опыт ориентации в такой "многомерной жизни", и потому любопытны ее рассуждения о нынешних переменах, наших попытках следовать западным эталонам, из которых получается часто, по ее словам, одна "дикость". Мера условности, которую профессионально тонко чувствует переводчик, ведет к особого рода деликатности. Наталья Леонидовна чурается мемуарного жанра: критике этого жанра и откликам на особо острые публикации посвящена первая глава книги: "Невидимая кошка".

Чтобы понять, о чем идет речь, надо процитировать автора: "Льюис говорит, что, если в кресле лежит невидимая кошка, оно покажется пустым, но если оно кажется пустым, это не значит, что в нем кошка. Если думаешь, что ты пишешь все как есть, ты обидишь многих. Но если ты многих обидел, это не значит, что ты написал "все как есть".

"Невидимая кошка" - образ внутренней культуры, который не так легко поддается формализации. Мемуаристу нужно обладать "стереоскопическим" чувством справедливости - тем, что позволяет увидеть ситуацию с разных сторон и не поддаться банальному желанию "свести счеты". В "невидимой кошке" милость и прощение пересиливают злобу и месть.

Наталья Леонидовна избегает воспоминаний о Иосифе Бродском, лишь красноречиво обозначая фигуры умолчания: "Я раздражала его, он - меня. Я старалась стушеваться, он не старался, поскольку считал милость и жалость чем-то едва ли не советским. Тогда появилась такая мысль у очень даровитых и очень измученных людей его возраста. Прописи гуманизма, явственно и беспардонно противоречащие практике, вызывали у них абсолютное отвращение..." Благодаря этой "кошке" мы не узнаем о том, как "собачилась" именитая переводчица с будущим Нобелевским лауреатом, о чем спорили убежденная христианка с не признающим авторитетов атеистом. Хотя какие-то отзвуки тех споров до нас дошли. К примеру, как-то раз - дело было на кухне - Наталья Леонидовна жарила котлеты для гостей и приговаривала что-то вроде того, что котлеты дал Честертон, а что дал Джон Донн? Донном сыт не будешь... (Известно, что Бродский переводил стихи Донна.)

Эти домашние рассуждения о гонорарах: кто кем живет, кто кем питается - дымок с кухни переводчиков. Так же по-домашнему рассуждает Наталья Леонидовна в своей книжке о ляпсусах и "чернухе" нашего времени. Вот что пишет она о таких переводах: "Снова встречаем пассивы, цепочки родительных падежей ("изготовление полей шляп") и венец канцелярита, комки отглагольных существительных, которые заодно уснащают текст ассонансами на манер акафиста (...ание, ...ение)". И еще: "... несчастный читатель, у которого сердце и утроба настроены все-таки на русский, берет какую-нибудь из дивных англичанок, писавших детективы, и узнает, кто убил, но не оказывается в целебном поле свободы и уюта, мудрости и смеха, достоинства и умиления".

Любопытно, что эти рассуждения изложены Натальей Леонидовной в "письмах к Успенскому", которых в сборнике помещено три штуки. Подобно гоголевским "Выбранным местам из переписки с друзьями", письма здесь дают возможность запросто и дружески беседовать с читателем. Однако у неподготовленного читателя может возникнуть вопрос: что же это за таинственный Успенский, которому адресует свои послания автор? Немало славных филологов носили и носят эту фамилию... В примечаниях к письмам читатель не находит имени и отчества адресата (более того, сами примечания оказываются написаны эти самым таинственным Успенским). Гоголевская ситуация разрешается только ближе к середине книжки, когда читатель из уст автора все же узнает, что Успенского зовут Владимиром Андреевичем.

Больше в книжке не к чему придраться - даже повторяемость некоторых пассажей (неизбежная в ситуации, когда в книжку собраны предисловия к разным переводным изданиям Честертона, Вудхауза и др.) звучит как припев в хорошей песне. Сама Наталья Леонидовна считает, что наибольшее ее достижение - это переводы Вудхауза, которому она посвятила в книжке множество страниц (см. интервью с автором). Вудхауза переводили и до нее (в частности, Николай Чуковский, который был в курсе английской литературной моды), однако именно переводы Трауберг подарили нам мир автора "Джимса и Вустера" во всей полноте. Здесь уместно упомянуть прекрасный сайт общества Вудхауза в сети, где собраны оригинальные труды писателя, переводы и статьи о нем.

Заметим, что сам Вудхауз в своем эссе "Несколько слов о юморе" почему-то сконцентрировался на Хрущеве и его своеобразные начальственные шуточки выдает за образец русских поговорок.

О Вудхаузе Трауберг повествует в главе "Лучший университет", название которой следует известному пушкинскому выражению о том, что несчастье - хорошая школа, но счастье - лучший университет. Наталья Леонидовна относит к Вудхаузу слова Честертона: "Тот, кто достаточно мудр, чтобы прослыть глупцом, не будет обделен ни радостью, ни подвигом. Он сумеет веселиться в ловушке и спать, укутавшись сетью. Все двери откроются перед тем, чья кротость - смелее простой отваги".

В этом "университете" Вудхауза проникновенные строки посвящены... свинье. Наталья Леонидовна считает, что Вудхаузу принадлежит честь создания "образа прекрасной свиньи". Действие десяти книг Вудхауза происходит в поместье Бландинг. Название поместья, по мнению исследователей, восходит к детской книжке Беатрис Поттер "Поросенок Бланд" (не от нее ли и имя героя Джоан Роуленд?). Наталья Леонидовна пишет: "Мистики и мыслители говорили, что мир - не машина и не организм, а произведение искусства. Иначе и быть не может, если верить в Творца. Некоторые шли дальше и уточняли, что он похож на игрушку. Во всяком случае, цветы и птицы похожи, словно их сделали для детей. А звери? Забудем, кто из них хищный, - и увидим, какие они смешные, красивые, неправдоподобные. В мире Бландинга царит свинья, но и других существ там немало, насекомых - и тех видно".

А вот что пишет о свиньях другой любимый автор Трауберг - Честертон:

"Начнем с того, что свиньи красивы. [...] Очертания хорошей, жирной свиньи поистине прекрасны; изгиб ее бедра смел и груб, как поверхность водопада или контур тучи".

Как эти парадоксальные славословия уместны сейчас, в начале года Свиньи! Мы приводим здесь далеко не самые лакомые цитаты из книги. Очень интересны статьи об Оскаре Уайльде и Гилберте Ките Честертоне, мысли автора о проповедничестве, о самиздате - и о нынешнем одичании переводчиков, мемуаристов, да и вообще "писателей". Любопытный читатель найдет немало тонких и неожиданных мыслей, которые были разбросаны по разным книгам и статьям Трауберг, - и теперь есть возможность насладиться ими в одном месте. Чего стоит одно изречение Честертона: "Секрет жизни - в смехе и смирении"...

Автор считает своим приятным долгом поблагодарить Наталью Леонидовну Трауберг за увлекательные беседы.

PS. Вот еще одна цитата:

"Стала я перечитывать сборник Томаса Венцловы "Собеседники на пиру" и увидела такие слова (Бродский ссылается на Мандельштама): "Главное опровержение того, что Восток есть безнадежная тирания и энтропийная черная дыра, для меня заключается в самом явлении поэта, во всем его творчестве. [...] Я думаю, что страна и народ уже оправдали себя, если они создали хоть одного совершенно свободного человека".

Им он и был, а спрашивать кротости с тех, кто оказался третьим, если не четвертым поколением советской поры, - поистине жестоко".

Если следовать этой логике, то нам еще лет двадцать не ждать явления "невидимой кошки" - как не стоит ожидать от своих соотечественников ни кротости, ни милости, ни доброты. Зато становится понятным явление множества абсолютно "свободных людей" - на границе бизнеса и криминала.